Сергей Дигол - Отпечатки на следах [СИ]
— А к Сланскому какой интерес?
— Я уверен, что он имеется. Могу даже поспорить, что в ближайшее время торговую сеть «Дивизион» ждут кардинальные изменения и, прежде всего, в отношении собственника.
— Стоп! — Наташа встала и, как обычно это делал Николай в минуты рассуждений вслух, прошлась до двери и обратно к столу. — А как же Сланская?
— А что Сланская?
— Вся собственность мужа к ней перешла!
— Я тебя понял — поднял ладонь Николай. — Олтяну ведь не идиотка, это–то уже очевидно. Яснее ясного, что каждый шаг любой из ее воспитанец под ее же контролем. Да, формально та же Сланская — хозяйка «Дивизиона». Ну и что? Даже если она останется собственницей, реально управлять предприятием будет, конечно, Надежда Павловна. Вернее, она будет получать основной доход, а как — вопрос технический. Попробует вдова Сланского сыграть самостоятельную партию — уверен, и с ней случится что–то не очень приятное. Да и не будет она. Девочек этих много чему научили: флиртовать, покорять, соблазнять, сводить с ума и проникать в недра психологии. Вот только сомневаюсь, что бизнес их сфера. Да и зачем это той же Сланской? Поверь, в роскоши она и так утопает, а женитьбу на нелюбимом человеке сейчас с удовольствием компенсирует связями на свой вкус.
— А если любимом? Что, если она и в самом деле любила Сланского?
— Ты считаешь, это нормально — жить с любимым, зная, что копаешь ему могилу? Кстати, девочек должны как–то тестировать на, скажем так, проявление симпатии к объекту. Вряд ли Сланскую, или какая там у нее девичья фамилия, выдали бы замуж, если бы заподозрили, что жених ей действительно симпатичен. В таком случае она становится непредсказуемой. Совсем как змея за пазухой. Нет, уж из этой конторы замуж выходят точно не по любви.
Наташа подняла чашку, отпила остывший чай.
— Как–то все… — Наташа повертела кистью, изображая неопределенность, — необычно. Необычно о и натянуто.
Она вдруг рассмеялась — звонко и в полный голос.
— Чего? — заулыбался Николай.
— Я… я тут представила, — сквозь смех сказала она. — как все это прокурор излагает в суде.
— Да уж, — согласился Николай и в его улыбка чуть померкла на фоне тоски в глазах. — Вечер юмора. Кстати, знаешь, зачем им был нужен Фролов?
— Сыщик из Москвы?
— Ну да. Если, конечно, он им представился не под вымышленным именем.
— Вычислить Платона, зачем же еще?
— На это, думаю, хватило осмотрительности и наблюдательности Лилии.
— Она все–таки знала, что за ней следят?
— Думаю, именно поэтому они и наняли Фролова. Решили использовать Платона в своей игре, а для этого за ним нужно было ежеминутное наблюдение.
— Что, неужели нельзя было в Кишиневе найти человека?
— Можно, конечно. Но опять же: страна маленькая, все друг друга знают, а слухи — самая достоверная информация. Сторонний профессионал — конечно, оптимальный выход. Приехал, отработал, исчез. Ищи его потом. К тому же, как видишь, они не даром опасались: наш московский наблюдатель действительно оказывается ключом к решению. И такого удара они от него, конечно, не ожидали.
— Послушай, но это же невероятно!
— Что именно?
— Ну, вообще–то все. Но особенно то, что они подставили Платона. Слишком уж все гладко получается, не могло такого быть.
— Интересно, — ухмыльнулся Николая, — было, но не могло быть. Противоречие, ты не находишь?
— Это как надо было все провернуть?
— Да элементарно. Скучно, я бы даже сказал. Возьмем день убийства. Фролов вел Платона до того момента, когда стало ясно, что тот едет домой. Там уже ждала связанная Лилия и туда же мчался на своем джипе Сорочан.
— Связанная кем?
— Конечно же, своими. Людьми Надежды Павловны и под оперативным руководством Нины. Между прочим, было бы интересно узнать, кто эта девушка, с которой встречался Платон. Она ведь так и не появилась.
— А если бы Платон приехал раньше?
— Это было исключено не только теоретически, но и практически. Ресторан «Мариус», как место мнимого исчезновения Лилии, был выбран не случайно. От офиса Сорочана до дома Платона почти на полтора километра ближе, чем от ресторана до того же дома. И это при одинаковой скорости, а если учесть, что Сорочан выжимал под сотню километров… Не было у Платона резона так спешить. Все было просчитано, Наташа, все. И Лилия сыграла свою роль блистательно. Закричала, Сорочан выстрелил и… и все — закончил он с улыбкой.
— У тебя все подстроено, как в плохом детективе.
— Я скажу более: они даже знали, что Сорочан все возьмет на себя и будет выгораживать Лилию, чтобы она не говорила. А Сорочан, закрытый в тюрьме — что может быть для Олтяну лучше?
— Даже если… Если, — веско повторила Наташа, — твоя сумасшедшая версия верна, ты же понимаешь, что доказать что–то будет нереально.
— Я все–таки рассчитываю на Сорочана. И особенно на его адвоката, если, конечно он не играет на стороне Олтяну.
— Этого только не хватало!
— Как видишь, нет ничего невозможного. Я изложу им свою версию, у меня просто другого выхода нет. Надеюсь, у Сорочана еще остались возможности влиять на ситуацию, через того же его знакомого сибовца.
— Если он не играет за Олтяну.
— Если не играет — устало кивнул Николай. — И потом, если сейчас, когда Сорочан действительно стремится на свободу, у него в этом плане возникнут затруднения, а что–то подсказывает мне, что они возникнут, убедить его в правоте моей версии будет значительно легче. Во всяком случае, надо попробовать. Что?
Наташа не отводила взгляда от глаз Николая.
— Что? — повторил он.
— Ты, надеюсь, понимаешь?
Впервые за вечер Николай прочел в ее глазах знание чего–то, что было неизвестно ему, во всяком случае, пока.
— Ты понимаешь? — она вдавливала его взглядом в диван — Что мне нельзя? А, муж? Нельзя не появляться в редакции журнала «Пастель»?
— С ума сошла, — срывающимся голосом воскликнул Николай.
— Коля!
— Нет! Нет, нет, нет и нет! Даже не… — он встал и подошел к окну. — Даже не заговаривай на эту тему!
— Коля!
— Наташа, всё!
— Вряд ли они еще раз решаться на гипноз.
— Хватит, Наташ! А информацию — он обернулся с саркатической усмешкой, — они как будут от тебя получать?
— Ты же сам говоришь, у них может быть уйма вариантов воздействия.
— Молодец, успокоила! Для них сейчас критический момент — время. Им нужно письмо Платона, нужно немедленно, и пока оно, как они думают, у меня, они видят себя под ударом. Под смертельным ударом, Наташа. Некогда им мудрить, поэтому и применили они гипноз. И собираются, конечно, применять и дальше.
— Я просто была не готова. Ты же знаешь, когда человек настроен против гипноза, он не поддается внушению. Буду делать вид, что я в трансе, а сама буду отвечать то, что мы сочтем нужным.
— Нет, Наташа, не–ет!
— Отойди от окна.
— Отойду, но ни о какой редакции не может быть и речи.
— Даже если случайно засну, диктофон будет включен.
— Ну, хватит, правда!
— Если я откажусь, они поймут, что ты что–то знаешь.
— Плевать!
— А еще, муж, у них есть на меня компромат.
— Переживу.
— Правда, переживешь? — Наташе подошла к Николаю, уткнулась носом в грудь. — А простишь?
— Ты молодая, — вздохнул Николай. — Что я, не понимаю?
— Не говори так! — вспыхнула Наташа, поднимая голову. — Ты совсем не старый. И я люблю тебя.
— Я знаю, моя хорошая.
Они помолчали.
— Мне нужно вернуться в редакцию, ты же понимаешь.
— Нельзя, Наташа, это слишком опасно.
— Тебе нужны доказательства.
— Я их добуду.
— Тебе нужна моя помощь.
— Мне нужна ты. А они могут у меня тебя отнять.
— Они догадаются, если я не приду.
— Жена-а!
— Му–уж!
Он прижал ее к себе и ветер, вновь прогулявшись по тесной кухоньке, вылетел обратно через форточку и понесся по улице, распугивая птиц. Он мог бы неплохо заработать, этот веселый ветер, донеси он слова людей до слуха других, таких же с виду людей. Но ветер, беззаботный и расточительный, терял слова по дороге, а когда ему по пути попадались деньги — и вовсе расбрасывал их, как никчемные бумажки и мчался дальше, оставляя за собой суетящихся и толкающихся людей, склонившихся над бумажками, хватающих их на лету.
Ветер летел дальше и, очарованный собственной скоростью, ломал ветки деревьев, гнул фонарные столбы и перекашивал крыши. Но люди, стоило стихнуть гулу за окном, переставали трястись от страха и выбегали на улицу, чтобы погрозить ветру вслед, проклясть его и даже пожаловаться безмолвному небу. И все же люди не могли, как не хотели, придать ветер справедливому людскому суду, чтобы заслуженно, пусть и заочно осудить его за все злодеяния, коим несть числа: сорванные крыши, вырванные с корнем деревья, битые окна и скошенные столбы. Они могли предъявить своему суду вопиющее число следов разрушений, но у них не было главного — ни одного веского доказательства.
